Дисциплина…
Если только он не найдет какой-нибудь способ умереть.
Проклятье!
Голод. Жажда. Ранение, потеря крови. Он легкомысленно перечислил все возможности, словно производил процедуру самопроверки. Он мог стать жертвой какого-нибудь порожденного тьмой яда. Мог наткнуться на более глубокую пропасть. Безумие, да. Это не то же самое, что проказа.
Крылья ночи хлопали вокруг него, головокружительно вращались на фоне слепой черноты. Кавинант бессознательно поднес руки к голове, пытаясь как-то защититься.
Проклятье!
Ничего со мной не происходит!
Дисциплина!
Его осенила фатальная идея. Он ухватился за нее, как за видение. Да! Он быстро переменил позу и теперь сидел на склоне. Ощупав пояс, он нашел нож Этьеран. Тщательно зажав его в искалеченной руке, он начал бриться.
Не имея ни воды, ни зеркала, он подвергал себя реальной угрозе перерезать горло, а сухость бороды причиняла ему боль, словно он использовал нож, чтобы придать своему лицу новую форму. Но этот риск, эта боль были частью его самого; ничего невозможного в этом не было. Если он порежется, то грязь на лице сделает заражение почти неминуемым. Это успокоило его, как демонстрация собственного опознания и идентификации.
Таким образом он заставил тьму отступить, втянуть когти.
Когда с бритьем было покончено, Кавинант усилием воли заставил себя оценить ситуацию. Ему хотелось знать, где он находится. Осторожно, на ощупь он начал исследовать склон, двигаясь на четвереньках.
Прежде, чем он продвинулся на три фута, ему попалось тело. Плоть его была еще мягкой, словно не успев застыть, но грудь была холодной и покрытой какой-то жидкостью, в которой Кавинант испачкал руку и ощутил запах гнилой крови.
Он отпрянул назад, застыв на месте, тяжело дыша и чувствуя, как дрожат колени. Это был юр-вайл, тот самый, что напал на него, разбившийся насмерть. Он хотел пошевелиться, но не смог. Шок открытия заморозил Кавинанта, словно он внезапно открыл опасную дверь; он чувствовал себя в окружении опасностей, названия которым не знал. Почему это существо напало именно на него? Неужели оно чувствовало белое золото по запаху?
Потом его кольцо начало светиться. Кровавый отсвет превратил его в кружок тусклого огня вокруг пальца, в красные оковы. Но оно не отбрасывало света — даже не давало Кавинанту возможности увидеть сустав, на который оно было одето. Кольцо зловеще сияло перед ним, выдавая его любому взгляду, спрятанному в темноте, и не давало ему ничего, кроме страха.
Он не мог забыть, что это значило. Кровавая луна Друла всходила в полной фазе над Страной.
Открытие заставило Кавинанта вжаться в грязный склон. В горле у него стоял ком, словно насильственно втиснутый туда ужас. Даже бесконтрольный шум дыхания, казалось, указывал на него атакующим когтям и клыкам, таким невидимым в темноте, что он даже мысленно не мог их себе представить. Он был один, беззащитный и жалкий.
Если только он не найдет какой-нибудь способ воспользоваться силой своего кольца.
Он отбросил эту мысль в тот же миг, когда она возникла у него в голове. Нет! Никогда! Он был прокаженным; его способность выжить зависела от полного понимания и принятия своей импотенции, как неотъемлемой черты. Таков был закон проказы. Ничто не могло быть таким фатальным для него, ничто не могло разрушить его тело и разум с такой болью, как иллюзия. Силы во сне. И прежде, чем умереть, от стал таким же зловонным и обезображенным, как тот человек, которого он видел в лепрозории.
Нет!
Лучше сразу покончить с собой. Все, что угодно, только не это.
Он не знал, сколько прошло времени в этих раздумьях прежде, чем он услышал во тьме тихий звук — далекий, скользивший и зловещий, словно окружающая его ночь начала тихо дышать сквозь зубы. Этот звук оглушил Кавинанта, как удар в сердце. Вздрагивая в глухом страхе, он попытался отогнать его прочь. Однако тот постепенно становился все яснее — тихий шуршащий звук, похожий на дыхание, вырывающееся сквозь зубы из множества ртов… Он наводнил воздух, как кипящие паразиты, и по телу Кавинанта побежали мурашки.
Они шли за ним. Они знали, где он был, по его кольцу и шли за ним.
Перед глазами мелькнуло воспоминание о Вейнхим с металлическим острием в груди. Он закрыл правой рукой кольцо. Но в тот же миг он понял, что это бесполезно, и начал судорожно шарить руками по поверхности склона в поисках какого-нибудь оружия. Потом он вспомнил о ноже. Тот казался слишком мал, чтобы помочь ему. Но он сжал его левой рукой, а правой продолжал шарить вокруг, едва ли сознавая, что именно он ищет.
Это продолжалось довольно долго, и Кавинант не обращал внимания на создаваемый им шум. Потом его пальцы нащупали посох. Должно быть, Баннор уронил его, и тот упал неподалеку.
Шуршание приближалось. Это был звук множества босых ног, скользящих по камню. Они шли за ним.
Посох! Это был посох Хайербренда. Барадакас дал его Кавинанту. И тут он вспомнил его слова:
«В час тьмы вспомни о посохе Хайербренда!»
Если бы он мог зажечь его…
Но как?
Холодный воздух кишел вражескими тенями. Их шаги, казалось, скользили к нему сверху.
— Как? — в отчаянии крикнул он, пытаясь зажечь посох одним лишь усилием воли. — Барадакас!
Шаги все приближались. Он уже мог слышать хриплое дыхание сквозь шуршание их приближения.
На Праздновании Весны он зажегся для него. Дрожа от нетерпения, Кавинант прижал конец посоха к своему красному кольцу. И тотчас красное пламя расцвело на дереве, потом стало бледно-оранжевым и желтым, ярко разгораясь. Внезапный свет ослепил Кавинанта, но он вскочил на ноги и поднял посох над головой.
Он стоял у подножия длинного склона, занимавшего половину пола расщелины. Это беспорядочное нагромождение мусора и мягкой глины спасло ему жизнь, смягчив удар при падении и заставив его скатиться вниз вместо того, чтобы задержать на том месте, о которое он ударился. Впереди и позади него расщелина тянулась вверх далеко за пределы досягаемости света от его пламени. Неподалеку, скорчившись, лежал юр-вайл, и его черная кожа была мокра от крови. По полу расщелины, направляясь к нему, шла, шаркая ногами, разрозненная группа Пещерников.
Они еще были на расстоянии 30 ярдов, но даже издалека их вид удивил Кавинанта. Они выглядели не так, как другие Пещерники, которых он видел. Разница была не только в одежде, хотя эти существа были наряжены в яркие узорчатые наряды, словно королевские приближенные, развратные и бесстыдные. Физически они тоже различались. Они были старые, состарившиеся преждевременно, неестественно. Их красные глаза были затянуты перепончатыми пленками, а длинные конечности изгибались, словно кости в них за короткое время искривились. Их головы болтались на шеях, которые еще выглядели достаточно толстыми, чтобы быть сильными и прямыми. Их тяжелые, с выступающими венами руки дрожали, как у паралитиков. От них исходило зловоние зла, мучений. Но они шли вперед с напряженной решимостью, словно им был обещан покой смерти после завершения этого последнего задания.